За время командования «Аквилой» наварх четырежды избавлялась от неугодных членов экипажа. Предыдущий астрогатор был списан за ошибку в расчетах, авгур — предшественник Гнея Помпилия — пострадал за пьянство и путанные предсказания, бывший шеф инженерного вылетел с «Аквилы» с пометкой о профнепригодности в личном деле, а одного из техников медотсека наварх отправила под трибунал, обнаружив, что из пятнадцати регенерационных камер три находятся в неудовлетворительном состоянии. Вроде как пыль она в них нашла, а может, и плесень.
На других кораблях случались вещи и покруче, так что суровость Ливии никого не удивляла. Другое поражало экипаж — как она столько лет терпела префекта? Ведь Квинт Марций уже не раз пытался, так сказать, перетянуть одеяло на себя, просто до открытого противостояния дело не доходило. Прочие же обитатели «Аквилы», попавшие меж двух огней, уже даже пари не заключали, кто кого первым пристрелит: наварх префекта или наоборот. Нездоровая ситуация, что ни говори. Безусловная лояльность к командирам, прописанная генетически, подвергалась постоянному давлению, и рано или поздно всё кончилось бы настоящим мятежом.
Именно поэтому Публий Вителлий так сразу выбрал свою сторону и почти без колебаний направил табельное оружие на Ливию Терцию во время «игрушечного бунта». И не без оснований ждал от нее репрессий, ибо, в отличие от всех прочих, прекрасно понимал, что бунт был самым настоящим.
Но навархи тем и отличаются от простых пилотов, что умеют удивлять. Вителлий так и не понял до конца, почему командир «Аквилы» не воспользовалась таким удобным случаем, чтобы избавиться от вечного оппонента и конкурента, зато очень хорошо осознал и запомнил другое: наварх «Аквилы» своих не сдает. И теперь центурион вигилов готов был на самом деле пойти за Ливией Терцией в огонь, не только из благоговения и благодарности, но еще и потому, что рапорт о его неповиновении наверняка припрятан у наварха где-нибудь в потайном кармане туники.
— Публий Вителлий, — кивнула ему Ливия, жестом разрешая сменить стойку на «вольно». — Я ждала тебя. Пожалуйста, присаживайся. Давай поговорим.
Вигил присел на краешек стула так, словно из гладкого эргономичного сиденья вот-вот выскочит лазерный резак. Любезность наварха могла быть чревата чем угодно.
— Наварх… — начал он и осекся. Из «домика» на вигила моргнул своими жуткими глазищами проклятый ящер и зашипел.
— Позволь вопрос, Публий Вителлий: как ты относишься к службе психокоррекции? — мягко молвила Ливия и, просунув руку в отверстие «домика», небрежно потрепала свою тварь по загривку.
Вигил проследил за ее движением и сглотнул. Вопрос, само собой, оказался с подвохом, но играть с навархом в шарады — последнее, чем стоит заниматься командиру корабельной службы безопасности. Ну, или предпоследнее. Дальше — только в мятеже участвовать.
— К моему счастью, наварх, я к этой службе никоим образом не отношусь, — осторожно ответил он.
— Но все может внезапно измениться, — наварх покачала головой, не слишком маскируя намек на недавние события. — Особенно теперь, когда впереди нас ждет война. Мне очень не хочется расставаться с тобой, Публий Вителлий, но что же нам делать с проблемой твоей лояльности?
Вигил опустил голову. Тот самый разговор, которого он ждал и боялся… Немногое может напугать закаленных бойцов с лучшей биремы в секторе, но служба мозгоедов — это пострашнее всех парфов и пиратов вместе взятых. Перед мысленным взором Вителлия уже побежали строчки обвинительного заключения и приговора трибунала, но он все-таки попытался трепыхнуться напоследок:
— Но, наварх!.. Ведь это был учебный… то есть, не настоящий мятеж…
— Конечно, — Ливия улыбнулась своей знаменитой «ящериной» улыбочкой. — Но ведь ты этого не знал, мой Публий. Впрочем, тебе ведь нечего бояться! Уверена, что психокорректоры тоже будут проводить свое расследование понарошку. С другой стороны… — она изобразила задумчивость и даже подбородок потерла, — нельзя исключать и возможные следственные ошибки… Дознаватели ведь тоже люди, а людям свойственно ошибаться…
Вителлий начал понимать, к чему ведет свою речь наварх, но благоразумно промолчал, лишь несколькими отчаянными кивками подтверждая: да, да, люди совершают ошибки! А потом их исправляют! И вот он я, готов на все, лишь бы исправить!
— Не ошибается только тот, кто ничего не делает, — изрекла очередную прописную истину Ливия. — Важно другое: насколько хорошо человек понимает последствия… Согласен, Публий Вителлий?
— Что ты теперь потребуешь от меня, наварх?
— Я? Помилуйте меня, лары, центурион! Не я. Республика.
И так она это сказала, что самый тупой амикус понял бы — преамбула кончилась. Дальше надо держать уши открытыми, а рот, наоборот, на замке. Ибо с Республикой не шутят.
— Республика требует от всех нас безусловной преданности, Публий Вителлий. В твоем случае это выражается в преданности своему командиру. То есть, мне. Безусловной преданности, отныне и впредь.
— Ты убедишься, наварх, что я…
— Конечно, у меня будет случай убедиться, — обнадежила его наварх. — Причем довольно скоро. Я дам тебе одно поручение, мой Публий. Конфиденциальное. Помни, что Республика ждет от тебя безупречных действий и глубокого понимания оказанного доверия…
Казенные фразы слетали с уст наварха горячими медными отливками. Ей бы в трибунале председательствовать, подумал Вителлий и сам же себя одернул. Не надо вспоминать про трибунал. Не ко времени это.